Неточные совпадения
Все были хожалые, езжалые: ходили по анатольским берегам, по крымским солончакам и степям, по всем речкам большим и малым, которые впадали в Днепр, по всем заходам [Заход —
залив.] и днепровским островам; бывали в молдавской, волошской, в турецкой
земле; изъездили всё Черное море двухрульными козацкими челнами; нападали в пятьдесят челнов в ряд на богатейшие и превысокие корабли, перетопили немало турецких галер и много-много выстреляли пороху на своем веку.
У Клима задрожали ноги, он присел на
землю, ослепленно мигая, пот
заливал ему глаза; сорвав очки, он смотрел, как во все стороны бегут каменщики, плотники и размахивают руками.
Они ниспровергнут храмы и
зальют кровью
землю.
30-го числа вечером миноносцы дошли до
залива Джигит. П.Г. Тигерстедт предложил мне переночевать на судне, а завтра с рассветом начать выгрузку. Всю ночь качался миноносец на мертвой зыби. Качка была бортовая, и я с нетерпением ждал рассвета. С каким удовольствием мы все сошли на твердую
землю! Когда миноносцы стали сниматься с якоря, моряки помахали нам платками, мы ответили им фуражками. В рупор ветром донесло: «Желаем успеха!» Через 10 минут миноносцы скрылись из виду.
Обыкновенно после первого пала остаются сухостои, второй пожар подтачивает их у корня, они падают на
землю и горят, пока их не
зальет дождем.
На далеком северо — востоке две реки, которые сливаются вместе прямо на востоке от того места, с которого смотрит Вера Павловна; дальше к югу, все в том же юго — восточном направлении, длинный и широкий
залив; на юге далеко идет
земля, расширяясь все больше к югу между этим
заливом и длинным узким
заливом, составляющим ее западную границу.
Огонь быстро придавили к
земле,
залили, затоптали, полиция разогнала народ, и в кухню вошла бабушка.
Неудержимый поток света
залил все небо, заставив спавшую
землю встрепенуться малейшей фиброй, точно кругом завертелись мириады невидимых колес, валов и шестерней, заставлявших подниматься кверху ночной туман, сушивших росу на траве и передававших рядом таинственных процессов свое движение всему, что кругом зеленело, пищало и стрекотало в траве и разливалось в лесу тысячами музыкальных мелодий.
— Да здесь человек, как иголка в траве, или капля воды, упавшая в море…» Пароход шел уже часа два в виду
земли, в виду построек и пристаней, а город все развертывал над
заливом новые ряды улиц, домов и огней…
Матвей посмотрел вперед. А там, возвышаясь над самыми высокими мачтами самых больших кораблей, стояла огромная фигура женщины, с поднятой рукой. В руке у нее был факел, который она протягивала навстречу тем, кто подходит по
заливу из Европы к великой американской
земле.
Оторвался паровоз и первый вагон, оторвались три вагона в хвосте, и вся средина поезда, разбитого вдребезги, так как машинист, во время крушения растерявшись, дал контрпар, разбивший вагоны, рухнула вместе с людьми на дно пещеры, где их и
залило наплывшей жидкой глиной и засыпало
землей, перемешанной тоже с обломками вагонов и трупами погибших людей.
К этому примешивался плеск волн, которые разбивались о плоты и берег, забегали в кусты, быстро скатывались назад, подтачивая древесные корни, увлекая за собой глыбы
земли, дерну и целые ветлы; в
заливах и углублениях, защищенных от ветра, вода, вспененная прибоем или наволоком, обломками камыша, прутьев, древесной коры, присоединяла ропот к яростному плесканью волн.
Этот клочок
земли, окруженный с трех сторон морем и покрытый зеленеющими садами, посреди которых мелькают красивые деревенские усадьбы, походит с первого взгляда на узорчатую ленту, которая, как будто бы опоясывая весь
залив и становясь час от часу бледнее, исчезает наконец из глаз, сливаясь вдали с туманным горизонтом, на краю которого белеются высокие колокольни прусского городка Пилау.
Немцы называют Нерунгом узкую полосу
земли, которая, идя от самого Данцига, вдается длинным мысом в
залив Балтийского моря, известный в Германии под названием Фриш-Гафа.
Извне Россия была унижена: она потерпела много неудач в делах с поляками, платила херадж, по-нашему поминки, крымскому хану, потеряла
земли при Финском
заливе, упустила из рук своих целую половину Малороссии, добровольно подчинившейся.
По узкой, лесной дороге неразличимо во тьме хлынул поток воды,
земля под ногами лошадей растаяла и потекла,
заливая колёса шарабана до осей.
Что может удержать от разрыва тоненькую пленку, застилающую глаза людей, такую тоненькую, что ее как будто нет совсем? Вдруг — они поймут? Вдруг всею своею грозною массой мужчин, женщин и детей они двинутся вперед, молча, без крика, сотрут солдат,
зальют их по уши своею кровью, вырвут из
земли проклятый крест и руками оставшихся в живых высоко над теменем
земли поднимут свободного Иисуса! Осанна! Осанна!
Весной многоводной
Ты не так
заливаешь поля,
Как великою скорбью народной
Переполнилась наша
земля, —
Где народ, там и стон…
Еще через год (в 1870 году) горный инженер И. Боголюбский в поисках рудных месторождений пошел по реке Уссури к Владивостоку, оттуда тропой на реку Сучан и на реку Ванчин и побывал в
заливе Ольги, Собрав сведения о
землях прибрежного района к северу от Ольгинского поста, он в сопровождении китайцев сделал попытку проникнуть на реку Тетюхе, но его проводник-китаец умышленно или нечаянно заблудился, и он; не дойдя до намеченного пункта семи километров, повернул назад.
Злись, ветер! Дуй, пока не лопнут щеки!
Вы, хляби вод, стремитесь ураганом,
Залейте башни, флюгера на башнях!
Вы, серные и быстрые огни,
Предвестники громовых тяжких стрел,
Дубов крушители, летите прямо
На голову мою седую! Гром небесный,
Всё потрясающий, разбей природу всю,
Расплюсни разом толстый шар
землиИ разбросай по ветру семена,
Родящие людей неблагодарных!
— Вы молодые, вы, жизнь которых еще впереди, сохраните себя и будущие поколения от этого ужаса, от этого безумия. Нет сил выносить, кровь
заливает глаза. Небо валится на головы,
земля расступается под ногами. Добрые люди…
Лир ходит по степи и говорит слова, которые должны выражать его отчаяние: он желает, чтобы ветры так дули, чтобы у них (у ветров) лопнули щеки, чтоб дождь
залил все, а молнии спалили бы его седую голову и чтоб гром расплющил
землю и истребил все семена, которые делают неблагодарного человека.
Никакие живые люди не могут и не могли говорить того, что говорит Лир, что он в гробу развелся бы с своей женой, если бы Регана не приняла его, или что небеса прорвутся от крика, что ветры лопнут, или что ветер хочет сдуть
землю в море, или что кудрявые воды хотят
залить берег, как описывает джентльмен бурю, или что легче нести свое горе и душа перескакивает много страданий, когда горе имеет дружбу, и перенесение (горя) — товарищество, что Лир обездетен, а я обезотечен, как говорит Эдгар, и т. п. неестественные выражения, которыми переполнены речи всех действующих лиц во всех драмах Шекспира.
— Как-то была тут сибирская язва, знаете ли; скотина дохла, я вам скажу, как мухи, и ветеринары тут ездили, и строго было приказано, чтобы палый скот зарывать подальше, глубоко в
землю,
заливать известкой и прочее, знаете ли, на основании науки.
— Горожане! братия! — начала снова Марфа. — Время наступает, отныне я забываю, что я родилась женщиной; прочь эти волосы, чтобы они не напоминали мне этого; голова моя просит шлема, а рука меча; окуйте тело мое доспехами ратными, и, если я хоть малость отступлю от клятв моих, —
залейте меня живую волнами реки Волхова, я не стою
земли.
Главная русская армия давно уж покинула опустошенный ею юго-восточный край Лифляндии и перешла на север к Финскому
заливу; разве мелкие наезды понаведывались изредка, не осмелился ли латыш вновь приютиться на родной
земле, как злой ястреб налетом сторожит бедную пташку на гнезде, откуда похитил ее птенцов.
— Горожане! братия! — начала снова Марфа. — Время наступает, отныне я забываю, что нарядилась женщиной, прочь эти волосы, чтоб они не напоминали мне этого, голова моя просит шлема, а руки меча; окуйте тело мое доспехами ратными, и, если я немного отступлю от клятв моих,
залейте меня живую волнами реки Волхова, я не стою
земли.
В следующие дни прорыты апроши [Апрош — ров, траншея, подход.] с трех сторон
залива, в котором стоял остров с замком; на берегу зашевелилась
земля; поднялись сопки, выше и выше; устроены батареи, и началась осада; двадцать дней продолжалась она.
«Государь ты наш, Иван Васильевич!
Не кори ты раба недостойного:
Сердца жаркого не
залить вином,
Думу черную — не запотчевать!
А прогневал я тебя — воля царская:
Прикажи казнить, рубить голову,
Тяготит она плечи богатырские
И сама к сырой
земле она клонится».